Как известно, Император Петр первый является основателем регулярной русской армии. Он также определил возраст и рост рекрутов. «Генеральным учреждением о сборе в государстве рекрут и о порядках, которые при этом исполняться должны» предписывалось призывать мужчин с 17 до 35 лет при росте не ниже 159 сантиметров.
Участник Великой Отечественной войны Александр Петрович Архангельский рассказал мне о том, что такая норма существовала и в грозные годы борьбы с фашистами, и поэтому ему, малорослому парню, рвущемуся на фронт, удалось добиться своей цели только со второй попытки, и к тому же обманным путем.
…Эта июньская ночь была такой же теплой и звездной, как и предыдущие. Молодежь старинного села Ольхи расходилась по домам далеко за полночь - так приятно было гулять по сельским улочкам, петь песни под гармошку, загадывать желания при падающих метеоритах. Саша Архангельский тоже успел мысленно проговорить свое сокровенное желание: «хочу стать садовником».
Кто мог знать, что ночь 22 июня 1941 года была последней мирной ночью, что война с фашистской Германией кровавым молохом пройдется по судьбам миллионов людей.
-Утром меня разбудил женский плач, - вспоминает Александр Петрович. - Я быстро оделся, выскочил на улицу.
- «Война началась, война!» - слышалось повсюду.
На следующий же день село провожало на фронт первую партию мобилизованных мужчин, из которых почти никто не вернулся домой. И с этого дня проводы пошли чередой.
Жизнь в селе переменилась. Вскоре тут остались только подростки, женщины, старики, да малые дети. Сашке учебу на садовника тоже пришлось отложить. Какая учеба, если в колхозе стало некому работать?
В трудах, заботах, томительном ожидании вестей с фронта, письмах от воинов и зачастивших в село похоронках, извещавших о гибели земляков, пролетели два военных года.
В сорок третьем вместе со своими сверстниками Архангельский отправился в военкомат. Прошел медкомиссию. Осталась ерунда – рост измерить. Все уже прошли эту процедуру, всех призвали в Красную Армию, а Сашу тормознули – не хватало пяти сантиметров, да и вес бараний – менее 45 килограммов.
- Если хочешь на фронт, лучше питайся, на турнике вытягивайся, и приезжай через три месяца, -
по - отечески посоветовал ему военком.
- Я ел все подряд, нажимал на лебеду, жмых да картошку. Другой еды и не было. Часто прижимался к размеченному дверному косяку, но вытянулся только на два сантиметра. Злился, что все друзья бьют фашистов, а я из-за каких-то нескольких сантиметров в тылу околачиваюсь. Не дождался трех месяцев, и снова поехал в военкомат. Меня сразу на ростомер поставили. Я на носках вытянулся как струна. Женщина – врач заметила мою хитрость, но промолчала. Так я оказался на фронте, - поведал Архангельский.
Высокопарное слово патриотизм, но он был. Редко кто старался увильнуть от призыва. И молодежь, и взрослые, почти старики, рвались на передовую мстить за погибших, за разоренные врагом города и села. Чувство долга, любовь к Родине не позволили Александру поступить по-другому, отсидеться за спинами других.
Воевал Архангельский на 1-м Прибалтийском фронте. Участвовал в освобождении многих населенных пунктов. Немцы ожесточенно оборонялись. За каждую высотку шли кровопролитные бои. При форсировании Западной Двины чуть не погиб.
- Саперы сделали понтонный мост. По команде, стараясь не греметь, мы на рассвете двинулись в наступление. Успели добежать до середины реки. Тут фрицы нас обнаружили и открыли шквальный огонь. Один из снарядов попал в мост, разбив его пополам. Много солдат погибло. Я чудом уцелел. Просто повезло. Меня ударной волной сбросило в речку, но я успел схватиться за круг понтона и меня течением прибило к берегу. Представляешь, я плавать не умел, а уцелел. Да и будь ты даже отличным пловцом, выбраться на берег в полном обмундировании – на тебе шинель-скатка, карабин, паек на три дня да надоедливый противогаз, к которому до сих пор я ненависть испытываю, практически невозможно. Река широкая и вода холоднющая, сковывающая судорогой тело, - неторопливо рассказывал Александр Петрович.
За свою долгую журналистскую жизнь мне посчастливилось часто общаться с участниками Великой Отечественной войны. Это героическое поколение поражает своей мудростью, стойкостью, жизнелюбием. Такой и Ахрангельский. Трудно представить его домоседом, дачником. Хотя он так мечтал стать садоводом. Всегда среди людей, всегда спешит на помощь тем, кому тяжело. Так поступать привык с войны. После победного мая 30 лет служил в Армии. В 1973 году уволился в чине подполковника. А вскоре предложили возглавить рыбхоз «Гжелка», оставшийся без руководителя. За двадцать лет А.П. Архангельский вывел его в передовое хозяйство с развитой инфраструктурой.
Супруга и дети надеялись, что Александр Петрович теперь то уж точно займется основательно хозяйскими делами, больше будет уделять внимания пошатнувшемуся здоровью. Но не тут-то было - Аргангельского избрали председателем Совета ветеранов войны, труда и правоохранительных органов Раменского района, где работы невпроворот. А тут еще родное правительство поспешно ввело реформу по монетизации ветеранских льгот. Толком не подготовленный закон попортил не только настроение, но и подорвал здоровье многим пожилым людям. Активу Совета приходилось принимать удар на себя, объяснять его тонкости и сдерживать пыл недовольства.
Редакция газеты «Грань», где работаю уже более 28 лет, тогда находилась в соседнем доме. Я был частым гостем у ветеранов. Поражался как умело председатель управлял таким огромным коллективом, ни разу не повысив голоса.
Придет, бывало, в Совет активистка. Еле-еле душа в теле, с палочкой, с трясущимися руками.
- Нет сил больше работать, прошу уволить меня, не избирать больше в президиум, – с просьбой обратится она к Архангельскому.
А тот по опыту знает, дашь слабину, закиснет дома в одиночестве, сляжет. А общественная работа дисциплинирует, заставляет держаться, забыть про болячки.
Дал он ей отдышаться, в себя прийти.
- Марья Григорьевна, с тех пор, как я видел тебя в последний раз, ты здорово помолодела! - с доброй улыбочкой скажет он ей после приветствия, и не обращая внимания на ее просьбу, перейдет к текущим делам в Совете.
Рассмеется Марья Григорьевна, глазками озорными взглянет на председателя.
- Ну и хитрец же ты, Александр Петрович, - только и скажет она в ответ на его ободряющие слова и поковыляет потихоньку на свое рабочее место.
По большим праздникам Ахгангельский посещал и редакцию. За беседами баловались чайком, а то и пропускали по стопочке другой водки. В один из таких вечеров я как-то попросил его рассказать о самом курьезном случае, приключившимся с ним на войне.
… Весной 1945 года части Ленинградского фронта с тяжелыми боями в Прибалтике добивали Курляндскую группировку немцев. Готовился к дальнейшему наступлению и наш полк. Батальону, в котором я воевал, была поставлена задача обеспечить дымовую завесу, чтобы скрыть наступавших, и тем самым снизить потери.
На эту операцию послали и меня. Мы незаметно выдвинулись вперед, рассредоточились в нейтральной зоне и окопались. Старшина проверил мой окоп и приказал: «С места не сходить, как увидишь зеленую ракету, пущенную с нашей стороны, зажигай дымовые шашки и присоединяйся к наступающим».
Мы просидели ночь. К утру ветер изменил направление на 180 градусов – стал дуть в нашу сторону. Дымовую завесу не поставишь – наступать нельзя. Ждем перемены погоды. Нам пришлось сидеть в окопах трое суток. Холодно, голодно, а приказ выполнять надо. Я за эти дни много думал об отце, о нашей семье, прокручивал прожитую жизнь как кинопленку. А в ней и хорошего было много и, к сожалению, плохого.
Самое страшное и трагичное событие произошло в 1932 году. В одну из зимних ночей, когда наша семья уже спала, нас разбудил настойчивый стук в дверь.
- Открывайте быстрее, а то дверь вышибем, - услышали мы сердитый голос.
Отец зажег лампу и заспешил к двери. Зашли трое. Отцу, а он у меня был священником, дали двадцать минут на сборы. Собрав в узелок кое-какие вещи, перекрестил нас, и со словами: «Храни вас Господь», вышел на улицу, где его, видно, уже поджидали. После того, как отца увели, нам приказали покинуть дом через два часа. А нас семеро детей. Мне было семь лет. Самой младшей сестренке всего два годика. Мама, оставив нас одних на попечение старших, пошла по деревне проситься на постой. Мы от страха сбились в кучу, взяли друг друга за руки и застыли в оцепенении. Вскоре пришла мама и говорит:
- Никуда не пойдем, никто нас не пускает, все боятся.
Главарь группы, по фамилии Карлович, стал угрожать.
- Еще спорить будешь! Тридцать минут, и чтоб духу вашего тут не было, а то выброшу всех на мороз.
Опять побежала мама по селу, но в этот раз вернулась быстро, стала собираться. Старшие сами оделись и обулись. Младших одевали мои старшие сестры. Сунула мама каждому по узелку, взяла младшую дочку на руки, и пошли мы с родного дома в тридцатиградусный мороз к бабке Миланье, жившей на самой окраине. Гуськом, по глубокому снегу, окоченевшие от холода, пришли в нетопленую баню, занесенную снегом. Дверь не закрывается, в окошко ветер дует – стекло оказалось разбитым. Заткнула его мама подушкой, принялась снег расчищать, чтобы хоть как-то дверь закрыть. Но как мы ни старались утеплить помещение, холод пробирал до костей. Мы, прижавшись друг к другу, просидели до самого утра – спать было невозможно. Вот в таких условиях началась у нас новая жизнь.
Через год пошел в школу. Иду по деревне, догоняют меня мальчишки и кричат: «Сын врага народа, сын врага народа!» А про отца четыре года не было вестей, а потом получили известие, что умер.
Лежал я в своем окопе и думал, за что так надругались над моим отцом? Никого он в жизни не обижал. Страшные были времена. Столько людей зазря уничтожили. Мама нас всех одна на ноги поставила, несмотря на постоянную травлю и преследования, все мои братья и сестры выросли хорошими людьми, все с божьей помощью, получили образование. Умирая мама сказала нам: «Я горжусь вами, и отец гордился бы».
И все же оглядываясь назад, я должен сказать, что в моей жизни встречалось все-таки больше людей добрых, отзывчивых, стремящихся помочь в беде ближнему. Это очень хорошая черта русского человека.
… На четвертый день ветер сменил направление. На рассвете я увидел зеленую ракету и закоченевшими непослушными руками с большим трудом зажег дымовые шашки. Дым пошел на немцев. Как только к нам приблизились наступающие бойцы, присоединился к ним. Ноги ватные, но бегу со всех сил, чтобы не отстать. И тут невдалеке разрывается снаряд. Я падаю. Потом мне рассказали, что меня после боя отыскал старшина Петухов. Жалел он меня. Может, потому, что я был самым молодым бойцом в батальоне и самым маленьким. В строю всегда стоял последним. Нашли меня контуженого, без сознания, принесли в блиндаж, влили немного водки в рот, и я открыл глаза. Несколько дней за мной ухаживали, и я быстро шел на поправку. А вскоре пришла радостная весть о взятии Рейхстага и нашей победе. Трудно передать, что испытывал каждый солдат и офицер в эти минуты.
…Десять лет Архангельский возглавлял Совет ветеранов и передал дела, когда стало трудно ходить. Последний раз мы виделись с ним на площади Победы в Раменском. Александра Петровича сопровождали внучки. Мы вспомнили как на 65-летний юбилей Победы ездили в Коломну, как катались на теплоходе и некоторые участники войны, расхрабрившись после боевых сто граммов, рвались переплыть Оку.
-Замечательное было время. Все восторгались красотами древнего города, заливными лугами, где мы огромным раменским десантом ветеранов в сто человек, пели военные песни, поминали погибших товарищей. Хотел давно тебе сказать, что я побывал в сорока странах. И поверь на слово, лучше страны, чем Россия, нет на земле. Берегите ее. И еще спасибо за все, что газета «Грань» делала для ветеранов. Мы этого никогда не забудем, - приобняв меня при расставании, как будто чувствуя, что видимся в последний раз, сказал он мне.