Эмма Владимировна была угнана в Германию в возрасте шести лет. Содержалась в концлагере Цеддельвизен, г.Грейц.
Вот что она рассказала о своей жизни в книге «Дети войны»:
«Я несколько раз пыталась расспросить маму о том периоде, когда мы были угнаны в Германию, но ответом мне всегда было молчание. Однако в моей памяти сохранились отдельные эпизоды из моего лазерного детства.
Лето 1943 г. Мне скоро 6 лет. Мы с мамой возвращаемся домой в Горловку Донецкой (Сталинской) области от бабушки из с. Дейкаловка Полтавской области. На Украине - немцы. Как добраться - неизвестно. Вдруг на станции Миргород появляются товарные вагоны. Все кричат, что это, наверное, на Донбасс. Мы вместе с людьми втискиваемся в эти вагоны. Очень тесно и душно. Состав тронулся. Ночь. Подъезжает к какой-то станции. Вагоны останавливаются. Лязг запоров быстро задвигаемых дверей вагона и немецкая речь... Взрослые оттаскивают нас, детей, от небольшой щели в вагоне, которую нам оставили и через которую невозможно протиснуться даже ребенку. В эту щель мы успели увидеть на соседней колее искореженные вагоны, горы тел. Наши вагоны открыли только в Германии.
Небольшое помещение, часть барака. Детей согнали в угол. На наших глазах прогоняют по очереди женщин, остриженных наголо. На них совсем нет никакой одежды. Они стали трудно различимы. Женщины садятся на табурет, кто-то из немцев вешает на грудь верёвку с доской, на которой записан длинный номер, фотографируют. У следующей - последние цифры номера стирают с доски и пишут другие цифры.
Мы в деревянном бараке. Двухэтажные нары, очень тесно. В углу - маленькая железная печка, одна на весь барак. На нарах - матрацы, чем-то набить. Какие-то очень тонкие серые одеяла, как тряпки. Мы с мамой вдвоём на одних нарах, спим «валетом». Очень тесно.
Лагерь на окраине города. Позади - длинный ров. Вокруг лагеря - колючая проволока, по углам - вышки с охраной. Рано утром - построение на открытом месте перед бараками. В одном строю - русские, украинцы, поляки, французы. Мы, дети,жмемся к ногам взрослых. Вдоль строя узников проходит надсмотрщик, указывая палкой на некоторых. Те выходят из строя и их уводят на работу. Один - два раза в день дают густую баланду из брюквы с какими-то опилки и кипяток. И так почти два года. Запах брюквы запомнился навсегда.
Малолетних детей в лагере немного. Мы должны были убирать территорию лагеря, камешки, мусор. Днем в бараки не пускают. Если не работаем, стоим или сидим на корточках в маленьком тамбуре барака. Однажды детей вели вдоль колючей проволоки, и кто-то с улицы бросал в нас камнями и кричал: «Руссише швайн!».
Однажды я осталась в бараке одна. У меня была высокая температура, я была очень слаба, а чтобы не заметила надзирательница, меня забросали тряпками. И вдруг территорию лагеря начали бомбить. При взрывах с барака срывало крышу, я увидела небо, потом крыша снова падала на барак, было жутко. Когда бомбежка закончилась, мы лежали на земле. Женщина повернулась ко мне. Я хотела что - то сказать, но голоса не было. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я заговорила.
Потом в город вошли наши освободители из союзных войск. Позже появились какие - то люди, которые говорили русским, что нам нельзя возвращаться домой: нас ждёт ссылка. Но мы с мамой, как и многие, возвратитесь на Родину.»